Патогеныч наконец оказался за пределами аномального поля. На всякий случай он остановился на самой его границе: если бы псы атаковали, ему достаточно было бы одного шага, чтобы вновь оказаться в узком коридоре посреди смертельно опасных ловушек, и тогда попробуй его возьми. Поднял пистолет, тщательно прицелился в ближайшую собаку… Молодые псы заволновались, вскочили с мест, но матерый самец, которого взял на прицел мой напарник, даже ухом не повел. Лишь за мгновение до того, как Патогеныч выстрелил, пес неуловимым движением ушел в сторону, и пуля вонзилась во влажный грунт рядом с ним.
Нет, бесполезно. Если одиночную собаку еще есть шанс отогнать из пистолета, то против стаи шансов нет. Патронов у нас точно не хватит. Слепые собаки довольно пугливы и осторожны, но, когда сбиваются в толпу, коллективный разум у них начинает преобладать над индивидуальным. Так что стая даже не подумает разбегаться и охотно пожертвует парой особей, чтобы остальные члены банды оказались накормлены.
А самое паскудное, что эти твари – телепаты. Проникая в кратковременную память стрелка, они считывают прямо у него из мозгов, куда именно он целится. Именно поэтому автоматов они боятся больше, чем снайперских винтовок – потому что стрелок чаще всего и сам не знает точно, куда лягут пули длинной очереди. Что касается пистолета, то с ним возможны варианты.
Я потратил еще пару минут, чтобы преодолеть последние несколько метров аномального поля, и встал рядом с Патогенычем.
– Ну, давай, бродяга, пугни их гранатой, – сказал я.
Он вынул из кармашка разгрузочного жилета оборонительную гранату. Собаки возле наших рюкзаков насторожились, навострили уши, повернули головы в его сторону. Скорчив страшное лицо, Патогеныч сделал вид, что срывает чеку, широко размахнулся…
Слепые псы не отреагировали, хотя и продолжали настороженно прядать ушами.
– Твою бабушку через колено, – проговорил Патогеныч.
– Они же копаются у тебя в голове, – напомнил я. – Они видят, что на самом деле ты не собираешься бросать гранату. Напряги фантазию!
– Да напряг я! – отмахнулся он. Снова быстро и широко размахнулся, после чего медленно опустил руку с гранатой. – Нет, ноль внимания. От твари!
– Они понимают, что ты не швырнешь гранату в сторону рюкзаков, потому что опасаешься повредить автоматы, – пояснил я. – Пока ты сам уверен, что не бросишь гранату ни при каких условиях, псы в этом уверены тоже. Попытайся не думать об автоматах, думай лучше о том, что эта штука у тебя в руках разнесет половину стаи.
– Умный, да? – неодобрительно поинтересовался Патогеныч. – На, сам кидай.
– Отойди, салага, – сказал я, забирая у него гранату. – Ты впустую пожираешь мой кислород.
Я перевел взгляд на слепых собак возле наших рюкзаков, вытянувших морды в мою сторону. Поганые твари. Облезлые, полуразложившиеся, вонючие мутанты. Шакалы. На самом деле нам с Патогенычем не так уж и нужны автоматы, чтобы положить прямо на месте дюжину слепых псов. Половину стаи размечет граната, а остальных мы легко примем в ножи… а, черт, у меня больше нет ножа… плевать, голыми руками порвем! Передушим, как щенят! Зубами растерзаем! Я чувствовал, как во мне понемногу закипает неподдельная ярость, и собаки, тоже ощутив это, заволновались, начали привставать, по-прежнему не сводя с меня безглазых морд, словно прослушивая мои мысли чувствительными радарами. Заберите эти чертовы автоматы себе, твари, все равно они вам не помогут! Мать вашу, как же я мечтаю впиться зубами в ближайшую глотку! Как мне хочется ощутить на языке вкус горячей крови!.. Короче, сейчас я вас всех буду зверски убивать, а для начала держите подарок от дяденьки Хемуля…
Игнорируя протестующий вопль Патогеныча, я решительно вырвал из гранаты чеку и широко размахнулся. Честное слово, если бы слепые собаки тут же не брызнули во все стороны, словно осколки хлопнувшейся со второго этажа чашки, я без малейших колебаний разнес бы их в клочья вместе с рюкзаками и автоматами, и будь что будет. Я был совершенно уверен, что сейчас брошу гранату. Мне нужно было самому поверить в свою ненависть и отмороженность, чтобы в это поверили собаки. Однако поняв, что мой план удался, я мгновенно погасил бушевавшую в сознании ярость и, продолжая уже начатое было движение, изо всех сил запустил гранатой на девяносто градусов от первоначально намеченного направления.
Мы с Патогенычем резко присели. Взрыв не нанес разбежавшейся собачьей стае ощутимого урона – разве что двух или трех псов слегка посекло на излете осколками. Зато мы с напарником прямо с низкого старта рванули к нашим освободившимся от чужого контроля рюкзакам и, схватив автоматы, встали рядом, привычно взяв на себя по половине огневого направления каждый – по четверти часового циферблата. Недалеко отбежавшие и оглушенные взрывом псы тем временем неторопливо возвращались к нам, настороженно поводя слепыми мордами.
– Итак, господа, – негромко сказал я голосом мультяшного страуса, досылая патрон в патронник. – Не сплясать ли нам знойное латиноамериканское танго?..
А вечером я сидел в бронированном подвале бара «Шти» перед торговцем Бубной, который, сцепив руки на животе, скорбно взирал на меня из-за своего стола.
– Значит, Патогеныч расколол чертово яйцо выстрелом из «беретты», – со вздохом вычленил он главную идею моего рассказа. Возможно, Бубна надеялся, что, когда он произнесет это вслух, я сам пойму, насколько безумно это звучит. Тем не менее я кивнул и сказал:
– Ага.
– И тебя обсыпало осколками, – продолжал припирать меня к стенке торговец.