Славная у меня подруга, ребята, честное слово. Даже не знаю, за что мне, тупому страусу, мясу радиоактивному, такое счастье.
Совсем рядом, за домами, виднелось медленно, почти неуловимо для глаза вращавшееся огромное колесо обозрения. Сорок лет вращается, между прочим. Хотя нет, врать не буду: вполне возможно, что оно вновь начало крутиться только после Второго взрыва на ЧАЭС. По крайней мере, оно движется все те годы, что я топчу Зону, а это уже немало. Медленно движется, вкрадчиво. Не надо на него смотреть дольше пары минут – начинает кружиться голова, перед глазами все плывет, хочется подойти поближе и разглядеть колесо повнимательнее. Но это никак не удается, мешает странная пелена перед глазами. Хочется подойти еще ближе, потом еще, наконец, сесть в одну из поскрипывающих кабинок, ощутить прохладный ветер высоты, окинуть город взглядом с высоты птичьего полета… Короче, Стервятник меня однажды спас, едва не прошибив голову уже у самой оградки аттракциона, и потом волок за шкирку почти до бара «Сталкер», потому что я все время мягко выворачивался из его хватки и пытался вернуться. Только на территории темных я более или менее прочухался. А вот многим другим не повезло так, как мне, и теперь они описывают бесконечные медленные круги в пространстве, сидя на прогнивших деревянных скамеечках кабинок и бездумно глядя на город мертвыми глазами.
Собравшись на очередной военный совет, мы снова принялись яростно спорить. Единственный коридор между двух сплошных линий аномалий проходил прямо через чертов луна-парк. Мы с Бородой полагали, что риск слишком велик и надо вернуться, чтобы поискать другой путь. Патогеныч с Мухой считали, что возвращаться опаснее и что мы вполне сможем проскочить мимо колеса обозрения, поскольку знаем точно, чего от него ждать и чего следует остерегаться. Что касается Енота, то ему стало совсем хреново и он готов был присоединиться к большинству. Борода стоял насмерть, но я вскоре сдался: мысль о том, что придется вернуться в ту часть города, где сидят в засадах снайперы-зомби, мне страшно не нравилась. За себя я особо не беспокоился, но возможность мгновенно потерять Динку вызывала у меня сосущую пустоту в груди. К черту; спасти ее от колеса у меня, по крайней мере, имеются неплохие шансы, а вот от выпущенной из снайперской винтовки пули я ее уберегу вряд ли.
В результате Бороде пришлось смириться с большинством. На самом деле пройти совсем рядом с колесом обозрения и не поддаться его гипнозу достаточно просто, если точно знать, в чем дело и какие следует принять меры предосторожности. Так что совсем не факт, что идти вперед было опаснее, чем назад.
Растянувшись в цепь, мы двинулись через луна-парк боком, короткими приставными шагами, повернувшись к колесу спинами. Нападения с той стороны можно было не опасаться: ни один мутант близко не подойдет к территории, на которую хотя бы падает тень чертова колеса. А само оно ходить, к нашему великому счастью, не умеет. На всякий случай мы еще накинули капюшоны сталкерских курток: в случае чего достаточно будет малейшего движения головы, чтобы заслонить краем капюшона дьявольское гипнотизирующее кружение.
Впрочем, в том направлении, куда мы оказались обращены лицами, тоже имелось на что посмотреть. Из-за полуразвалившейся деревянной оградки, расписанной поблекшими от времени и непогоды, едва угадывающимися клоунами и цирковыми лошадками, доносились непрерывное механическое жужжание и лязг.
– Здесь тоже нет людей, – тихо проговорил я. – Рекомендую не слишком увлекаться зрелищем.
На продолжавших работать аттракционах катались мертвые дети. По крытой арене кружили электрические автомобильчики, которые время от времени сталкивались: тогда сидевшие за рулем мумифицированные трупы резко наклонялись вперед. Перед ареной лицом вниз лежал труп мужчины в синем рабочем комбинезоне.
– Они ездят все эти годы? – помертвевшим голосом спросила Динка.
– Похоже на то, – негромко отозвался я. – Некоторые мумифицировались, а некоторые выглядят так, словно сели на карусель пять минут назад и уснули. Их тела почему-то совершенно не разлагаются.
– Черт… – прошептала подруга. – Может быть, они действительно спят? Летаргическим сном?..
– Не рекомендую проверять, – буркнул я. – Некоторые уже пытались… Трупов тех, кто пытался, уже не видно – они обычно рассыпаются в пыль через год-другой.
Невысокие американские горки для самых маленьких назывались «Гусеница». Паровозик с несколькими вагончиками действительно напоминал гусеницу с веселой мордашкой. Она на мгновение замерла у посадочного помоста, затем раздался предупредительный звонок, и состав начал медленно подниматься на горку, чтобы начать стремительный спуск с высшей точки рельсового полотна.
– Там же полно ребятишек… – потерянно бормотала Динка. – Но ведь так не бывает. Даже в выходные дни и праздники карусели в таких периферийных луна-парках никогда не заполнялись целиком. Их охотно гоняли, если занимали мест пять-шесть…
– Ага, – мрачно кивнул я. – Сначала их было немного. Потом стало прибавляться. Этот луна-парк каким-то образом заманивал оставшихся в Зоне детей и убивал их. Заманивал и убивал до тех пор, пока были места на каруселях…
– Черт, черт, черт, – механически повторяла Динка, не в силах оторвать зачарованного взгляда от ужасной картины.
И опять же: не уверен, что эти дети остались здесь после первого взрыва на ЧАЭС в восемьдесят шестом году. Наверняка нет. Тогда тут не творилось таких диких вещей, необъяснимое началось двадцать лет спустя… Однако во времена второго взрыва в тридцатикилометровой чернобыльской зоне детей уже давно не было, и никто из них не мог в то время кататься на аттракционах этого заброшенного луна-парка. Вот как хочешь, так и понимай ситуацию. Может быть, мертвые дети на каруселях – это просто еще одна иллюзия, создаваемая притаившейся где-то за оградой неведомой тварью-гипнотизером? Возможно. Проверять не стоит в любом случае. Им уже все равно не помочь. Во всяком случае, никого из нас прокатиться на «Гусенице» не тянуло, и ладушки.